Жизнь мальчишки. Книга 1. Темная бездна - Страница 82

Мама Немо поволокла его к крыльцу, и он оглянулся на меня с выражением печали и сожаления на лице.

Я должен был спросить ее о том, о чем давно хотел. Просто обязан…

— Миссис Керлисс? Может быть, вы разрешите Немо играть за младшую лигу?

Поначалу я думал, что она собирается уйти, не ответив, не обратив на меня внимания. Но она неожиданно остановилась у ступеней крыльца и резко повернулась ко мне. Ее глаза от ярости превратились в щелки.

— Что ты сказал?

— Я… спросил вас… почему бы вам не позволить Немо играть за младшую лигу. Я хотел сказать… у него совершенная ру…

— Мой сын — хрупкое создание, неужели ты еще не уяснил? Ты вообще понимаешь, что означает это слово?

Не дав мне раскрыть рта, она начала кричать:

— Это означает, что у него слабые и хрупкие кости! Это означает, что он не может бегать и безобразничать с другими детьми. Он не дикарь, как другие мальчишки!

— Да, мэм, но…

— Немо не такой, как вы все! Он другой породы, как вы этого не поймете? Он воспитанный и цивилизованный мальчик и не станет, как вы, валяться в грязи, словно дикий зверь!

— Но мне казалось, что ему… может понравиться…

— Послушай, мальчик! — снова прервала меня миссис Керлисс, похоже готовая сорваться на визг. — До каких пор ты будешь стоять на моей лужайке и объяснять мне, что хорошо и что плохо для моего сына? Ведь не ты сходил по ночам с ума, когда Немо было три года и он чуть не умер от пневмонии. А где был его отец, ты знаешь? Его отец, как обычно, был в дороге, пытался продать свой товар, чтобы мы могли удержаться на плаву! Но мы все равно лишились нашего дома, прекрасного дома с цветами на окнах! И никто не помог нам! Никто из добродетельных прихожан не помог нам! Ни один человек, можешь себе представить? Мы потеряли наш замечательный дом, где на заднем дворе была похоронена моя собака!

Лицо миссис Керлисс задрожало, на мгновение под маской раздражения и гнева я заметил отблеск настоящего, разрывающего сердце отчаяния и горькой обиды. Она говорила все это, ни на секунду не отпуская плечо Немо. Потом маска снова восстановила свою целостность, и миссис Керлисс презрительно рассмеялась.

— Я знаю, что ты за мальчик! Я много таких перевидала во всех городках, где нам приходилось жить! Вы только и думаете, как бы обидеть Немо, а сами смеетесь за его спиной! Вы испытываете радость, когда он падает и разбивает себе коленку, вам нравится слышать, как он шепелявит, — это кажется вам смешным. Так знайте: вам придется поискать другой объект для издевательств, потому что мой сын не станет с вами водиться!

— Я и не думал над ним издеваться!

— Убирайся в дом! — заорала миссис Керлисс на Немо и пихнула его в спину по направлению к крыльцу.

— Мне нужно идти, — сказал Немо, отчаянно стараясь сохранить видимость достоинства. — Ижвини, Кори.

Сетчатая дверь затворилась за его спиной. Потом раздался финальный стук внутренней двери.

Птицы продолжали щебетать, глупые в своем счастье. Я стоял на зеленой лужайке Керлиссов, моя черная тень лежала на траве как выжженный след. Я увидел, как на окнах, выходящих на улицу, опустились жалюзи. Не о чем было больше говорить и делать больше было нечего. Я оседлал Ракету и покатил к дому.

Когда я ехал и летний душистый воздух бил мне в лицо, а позади меня кружились вихри пыли и тучи комаров, мне пришло в голову, что не все тюрьмы на свете представляют собой мрачные серые здания со сторожевыми вышками по бокам и рядами колючей проволоки. Иногда тюрьмы — это обычные дома с закрытыми шторами, не пропускающими внутрь ни единого луча солнечного света. Некоторые тюрьмы — это клетки из хрупких костей с узорчатыми решетками в красный горошек. Невозможно сказать, что за тюрьма перед вами, пока вы не узнаете, какой узник томится внутри. Такие мысли роились в моей голове, когда Ракета вдруг резко вильнула в сторону, чтобы избежать столкновения с Верноном Такстером. Уверен, что золотой глаз Ракеты мигнул от удивления при виде мужчины, разгуливающего по городу голышом.

Прошел июль, похожий на сон в летний полдень. Все эти дни я занимался, как у нас говорили, «ничегонеделанием». Джонни Уилсон шел на поправку: голова у него почти перестала кружиться, и ему разрешили присоединиться ко мне, Дэви Рэю и Бену в наших прогулках в окрестностях города. Но Джонни было наказано соблюдать осторожность, потому что, по словам дока Пэрриша, травмы головы проходят очень не скоро и требуют длительного наблюдения. Джонни и прежде был самым тихим и спокойным из нас, а теперь, как я заметил, его движения еще больше замедлились. Обычно Джонни занимал место в хвосте нашей велосипедной процессии, даже позади неуклюжего толстяка Бена. С тех пор как Брэнлины жестоко избили его, Джонни словно повзрослел на несколько лет и как будто отдалился от нас, хотя мне это трудно объяснить. Я думаю, перемены в Джонни были связаны с тем, что ему довелось вкусить горьких плодов боли и обиды и часть того волшебного беззаботного взгляда на мир, что отличает детей от взрослых, навсегда исчезла. Как бы он ни налегал теперь на педали своего велика, он не мог возвратить прежнюю магию детства. В свои юные годы Джонни заглянул в черную дыру смерти, в которой отчетливо увидел то, что нам, его беспечным друзьям, не дано было видеть: как летнее солнце уже не светит ему и не отбрасывает его тень на землю.

Мы сидели в тени льдохранилища, обдуваемые несшейся из его снежных легких — морозильных камер — прохладой, и говорили о смерти. Эту тему первым затронул Дэви Рэй, поведавший нам, что не далее как вчера его отец сбил на дороге кошку. Когда они приехали домой, часть внутренностей кошки так и не отлепилась от передней шины. Мы сошлись на том, что у собак и котов есть собственный рай, и задались вопросом, есть ли у них свой ад. «Нет, — предположил Бен, — потому что звери не грешат». «А как быть, когда собака взбесится и начинает кусать всех направо и налево, после чего ее приходится усыпить? — поинтересовался Дэви Рэй. — Разве это не смертный грех?» Но ответа на этот вопрос мы не нашли.