Я и не думал о том, чтобы быть храбрым. Но и о том, что боюсь, не думал тоже.
«Я не умею плавать».
Именно об этом я тогда подумал.
И все же я спрыгнул со стола туда, куда только что упал Гэвин. Вода была густой от ила и доходила мне до плеч. Это означало, что Гэвину было как раз по ноздри. Он бил по воде всеми четырьмя конечностями. Когда я обхватил его за талию, он чуть было не оторвал мне руки, как видно решив, что его сцапал Старый Мозес.
— Гэвин! Это я, прекрати пинаться! — крикнул я и приподнял его лицо над водой.
— Уг-ыг-уг, — пробурчал он, как залитый водой мотор, у которого пытаются привести в действие свечи зажигания.
Где-то позади меня в затопленной темной комнате послышался тихий шум, словно кто-то поднимался из воды.
Я быстро обернулся. Гэвин взвизгнул и обеими руками схватил меня за шею, чуть было не задушив.
И тут я наконец увидел, что представляет собой Старый Мозес. Огромный, ужасный — от его вида захватывало дух, — он, как живое бревно, поднимался из воды. У Мозеса была треугольная и плоская, как у змеи, голова, но я все-таки до сих пор уверен, что он был не просто змеей, поскольку прямо под шеей имел пару небольших лап с длинными и тонкими когтями. Хвост Мозеса с такой силой бил в стену, что содрогался весь дом. Голова чудовища ударила в потолок. Из-за того, что Гэвин стискивал мне горло, мое лицо стало наливаться кровью.
Не видя глаз Мозеса, я все же знал, что он смотрит на нас, ведь он был способен разглядеть рыбину ночью в илистой воде. Я чувствовал, что он следит за нами, и ощущение это было сродни тому, которое испытываешь, когда холодное лезвие ножа приставлено к твоему горлу. Оставалось надеяться, что мы с Гэвином не слишком напоминали ему собак.
От Старого Мозеса исходил такой же запах, как от реки в полдень, — запах болота, испарений — терпкий аромат жизни. Было бы явным преуменьшением сказать, что этот зверь внушал мне почтение, — скорее, благоговейный трепет. И все же в тот момент я желал только одного: оказаться где угодно на земле, пусть даже в школе, но только не здесь. Впрочем, времени на размышление у меня было немного: змеиная голова Старого Мозеса начала опускаться по направлению к нам с Гэвином. Она напоминала торцевую часть парового экскаватора. Услышав, как с шипением раскрываются его челюсти, я попятился и крикнул Гэвину, чтобы он меня отпустил, но мальчик вцепился в меня мертвой хваткой. На его месте и я бы поступил точно так же. Голова Старого Мозеса метнулась к нам, и я отпрянул назад, очутившись в узком коридорчике, о существовании которого до этого не знал, и челюсти Старого Мозеса вонзились в дверную раму по обе стороны от нас. Неудача взбесила Мозеса. Он попятился и снова ринулся вперед. Результат был тем же, но на этот раз дверной косяк треснул. Гэвин плакал, издавая звуки вроде хнык-хнык-хнык. Пенная волна, поднятая перемещениями Мозеса, плеснула мне в лицо, накрыв с головой. Что-то толкнуло меня в правое плечо — от страха по спине побежали мурашки. Я протянул руку и обнаружил метлу, плавающую среди прочего мусора.
Старый Мозес испустил рык, подобный тому, что издает паровоз, продувая свое нутро. Я увидел, что устрашающие очертания его головы возникли в начале коридорчика, и вспомнил Тарзана в исполнении Гордона Скотта, с копьем в руке сражающегося с гигантским питоном. Я схватил метлу и, когда зубы Старого Мозеса снова ударили в дверь, загнал ее прямо в разверстую глотку этого пожирателя собак.
Уверен, вы отлично знаете, что случится, если вы засунете палец себе в горло. По всей вероятности, то же самое происходит и с чудовищами. Старый Мозес рыгнул столь громко, словно гром прогремел в бочке. Голова чудища дернулась назад, так что метла вырвалась из моих рук, а ее щетка из кукурузных стеблей застряла в глотке Мозеса. После этого Старого Мозеса начало рвать — иначе я не могу это описать. Я услышал, как потоки жидкости и все отвратительное содержимое желудка Мозеса извергается из его рта. В нас с Гэвином полетели рыбины, некоторые из них — все еще трепещущие, другие — давно мертвые, вонючие раки, черепашьи панцири, мидии, покрытые слизью камни, ил и кости. Запах стоял такой… в общем, вы представляете. В сто раз хуже, чем бывает, когда ваш школьный товарищ вываливает из желудка свою утреннюю овсянку прямо на парту. Я окунулся с головой, чтобы спастись от этого мерзкого душа. Гэвину, само собой, пришлось сделать то же самое, хотел он того или нет. Сидя под водой, я думал о том, что Старому Мозесу следует проявлять большую разборчивость к тому, что он собирает со дна Текумсе.
Вокруг нас бурлила и клокотала вода. Я вынырнул на поверхность, и следом появилась голова Гэвина, который хватал ртом воздух, что-то истошно крича. И тогда я тоже завопил во все горло.
— Помогите! — надрывался я. — Кто-нибудь, помогите нам!
В комнату ворвался луч фонаря и, скользнув по взбаламученной воде, ударил мне в лицо.
— Кори! — раздался глас Судного дня. — Я велела тебе не сходить с места!
— Гэвин? Гэвин? Где ты?
— Господи боже мой! — ужаснулась мама. — Чем тут так воняет?
Вода в комнате перестала бурлить. Я догадался, что Старый Мозес уже не сможет воспрепятствовать воссоединению двух матерей с их сыновьями. Дохлая рыба плавала в вязкой коричневой жиже, но мама не обращала на это никакого внимания — ее взгляд был прикован ко мне.
— Я надеру тебе задницу, Кори Маккенсон! — закричала она, пробираясь в дом вместе с Нилой Кастайл.
Но когда они угодили в плавающую в воде массу, исторгнутую из желудка монстра, по возгласу, который издала мама, я понял, что она больше не помышляет о порке.