Я сидел на крыльце и гладил Бунтаря, а отец с шерифом поговорили еще несколько минут. Когда тот наконец уехал, отец вернулся на крыльцо. Его лицо тоже показалось мне усталым.
— Пойдем в дом, приятель, — сказал он мне, открывая дверь, — сейчас начнется дождь. Негоже сидеть в такую грозу на улице.
Ветер завывал всю ночь напролет. Дождь стучал в окна, а молнии выписывали над городом зигзаги, словно волшебник что-то писал пальцем на небе.
В ту ночь я впервые увидел сон о четырех девушках-негритянках, одетых во все праздничное, в начищенных туфлях. Девушки стояли под деревом с облетевшей листвой и раз за разом повторяли мое имя. Снова и снова, без конца.
Август медленно умирал, а с ним умирало и лето. Впереди ждала школа, долгие дни учебы в обрамлении золотой осени, строгость и порядок, пришедшие на смену летней вольнице.
Это случилось в последние дни лета: я узнал, что шериф Эмори побывал у мистера Харджисона и мистера Моултри. Жены и того и другого клятвенно заверяли шерифа, что всю ту ночь, когда мы втроем лежали в кустах у дороги ни живы ни мертвы, их мужья провели дома и никуда не выходили. Шериф был бессилен сделать что-либо еще; ведь, в конце концов, я не видел лиц двух людей в масках, которым передал деревянный ящик Большое Дуло.
В сентябре в моем почтовом ящике появился новый номер «Знаменитых чудовищ». На конверте с моим именем были размазаны зеленые сопли.
Однажды утром мама сняла трубку телефона и позвала:
— Кори, тебя!
Я взял у мамы трубку. На другом конце линии была миссис Эвелин Пратмор. Она известила меня, что на литературном конкурсе, устроенном Советом по делам искусств города Зефира, я занял третье место в номинации коротких рассказов, о чем будет свидетельствовать именная пластинка, которую мне вручат. Она звонила, чтобы предупредить меня, что мне предстоит прочитать свой рассказ на церемонии награждения в библиотеке во вторую субботу сентября.
Я буквально лишился дара речи. Пробормотав «Да, хорошо, мэм», я положил трубку на рычаг. Первым моим чувством была безудержная радость, от которой я чуть было не воспарил к потолку, а вторым — панический ужас, от которого я едва не рухнул на пол. Мне придется прочитать свой рассказ перед всеми? Вслух? Перед полным залом людей, которых я едва знаю?
Мама успокоила меня. Это было частью ее работы, и она с ней хорошо справлялась. Она сказала, что у меня еще предостаточно времени, чтобы как следует потренироваться, что она очень гордится мною и ужасно рада моему успеху. Она немедленно позвонила отцу на работу, и он сказал, что сегодня привезет мне в награду две бутылки холодного шоколадного молока. После этого я сообщил по телефону новость Джонни, Дэви Рэю и Бену. Они тоже поздравили меня, сказав, что третье место на конкурсе — это классно, но, уловив дрожь в моем голосе, поиграли у меня на нервах, представляя на разные лады, как я буду выглядеть, читая вслух свой рассказ.
«Что, если на твоей ширинке сломается молния и тебе не удастся ее застегнуть?» — спросил Дэви Рэй. «Что, если твои руки начнут трястись так, что ты не сумеешь удержать свое сочинение?» — спросил Бен. «А вдруг ты откроешь рот и не сможешь произнести ни слова?» — спросил Джонни.
И это мои друзья! Кто лучше них знает, как сбросить тебя с пьедестала?
За три дня до начала школы стоял отличный ясный день: по небу плыли кудрявые облака, а с юга дул теплый ветерок. Мы подъехали на великах к бейсбольному полю, перчатки были привязаны к рулю шнурками. Мы заняли позиции вокруг поля, заросшего за лето сорной травой. Взглянув на табло, мы убедились в том, что не только наша команда младшей лиги терпит бедствие; команда взрослых «Перепела» тоже продула 0:5 «Хайфлайерс», команде военно-воздушной базы. Стоя в высокой траве и перебрасываясь мячиком, мы с грустью рассуждали о том, что лето подходит к концу. Однако в глубине души мы с радостью предвкушали начало учебного года, потому что свобода уже… как бы это сказать, несколько приелась. Мы уже были готовы к тому, что на нас накинут узду, а следующим летом мы снова сможем полетать всласть.
Мы бросали фастболы, делали финты, высоко отбивали мяч вверх, посылали его низом. Бен делал такие сильные подачи, которые мало кому удавались, а Джонни пускал крученый так, что перед тем, как влететь в перчатку, мяч делал «рыбий хвост». Увы, все мы были свергнутыми королями. Ну что ж, новый сезон всегда впереди.
Мы тренировались уже минут сорок и хорошо пропотели, когда Дэви Рэй крикнул:
— Эй, смотрите-ка, кто идет!
Мы дружно оглянулись. Глубоко засунув руки в карманы джинсов, через траву к нам брел Немо Керлисс. Он был таким же тощим, с молочно-белой кожей даже в конце лета. Мать явно держала его на коротком поводке.
— Привет! — крикнул я.
— Привет, Немо! — подхватил Дэви Рэй. — Иди к нам, сделай пару бросков!
— Отлично! — подал голос Джонни без особого энтузиазма: он хорошо помнил отбитые пальцы. — Может быть, на этот раз Бен попробует принимать твои подачи!
Немо грустно покачал головой с потупленным взором. Пройдя через поле мимо Джонни и Бена, он направился ко мне в «дом», на основную базу. Когда он остановился передо мной и поднял лицо, я увидел, что он плачет. Его глаза за толстыми стеклами очков были красными и распухшими от слез, следы которых блестели на его щеках.
— Что случилось? — с тревогой спросил я. — Кто-то обидел, избил тебя?
— Нет, — всхлипывая, ответил он. — Прошто я… я…
К нам подошел Дэви Рэй с бейсбольным мячом в руке.